Иван сергеевич тургенев. Бурмистр тургенев Главные герои бурмистр

Иван Сергеевич Тургенев

БУРМИСТР

Верстах в пятнадцати от моего именья живет один мне знакомый человек, молодой помещик, гвардейский офицер в отставке, Аркадий Павлыч Пеночкин. Дичи у него в поместье водится много, дом построен по плану французского архитектора, люди одеты по-английски, обеды задает он отличные, принимает гостей ласково, а все-таки неохотно к нему едешь. Он человек рассудительный и положительный, воспитанье получил, как водится, отличное, служил, в высшем обществе потерся, а теперь хозяйством занимается с большим успехом. Аркадий Павлыч, говоря собственными его словами, строг, но справедлив, о благе подданных своих печется и наказывает их - для их же блага. «С ними надобно обращаться, как с детьми, - говорит он в таком случае, - невежество, mon cher; il faut prendre cela en consideration». Сам же, в случае так называемой печальной необходимости, резких и порывистых движений избегает и голоса возвышать не любит, но более тычет рукою прямо, спокойно приговаривая: «Ведь я тебя просил, любезный мой» или: «Что с тобою, друг мой, опомнись», - причем только слегка стискивает зубы и кривит рот. Роста он небольшого, сложен щеголевато, собою весьма недурен, руки и ногти в большой опрятности содержит; с его румяных губ и щек так и пышет здоровьем. Смеется он звучно и беззаботно, приветливо щурит светлые, карие глаза. Одевается он отлично и со вкусом; выписывает французские книги, рисунки и газеты, но до чтения не большой охотник: «Вечного жида» едва осилил. В карты играет мастерски. Вообще Аркадий Павлыч считается одним из образованнейших дворян и завиднейших женихов нашей губернии; дамы от него без ума и в особенности хвалят его манеры. Он удивительно хорошо себя держит, осторожен, как кошка, и ни в какую историю замешан отроду не бывал, хотя при случае дать себя знать и робкого человека озадачить и срезать любит. Дурным обществом решительно брезгает - скомпрометироваться боится; зато в веселый час объявляет себя поклонником Эпикура, хотя вообще о философии отзывается дурно, называя ее туманной пищей германских умов, а иногда и просто чепухой. Музыку он тоже любит; за картами поет сквозь зубы, но с чувством; из Лючии и Сомнамбулы тоже иное помнит, но что-то все высоко забирает. По зимам он ездит в Петербург. Дом у него в порядке необыкновенном; даже кучера подчинились его влиянию и каждый день не только вытирают хомуты и армяки чистят, но и самим себе лицо моют. Дворовые люди Аркадия Павлыча посматривают, правда, что-то исподлобья, - но у нас на Руси угрюмого от заспанного не отличишь. Аркадий Павлыч говорит голосом мягким и приятным, с расстановкой и как бы с удовольствием пропуская каждое слово сквозь свои прекрасные, раздушенные усы; также употребляет много французских выражений, как-то: «Mais с"est impauable!», «Mais comment donc!» и пр. Со всем тем я, по крайней мере, не слишком охотно его посещаю, и если бы не тетерева и не куропатки, вероятно, совершенно бы с ним раззнакомился. Странное какое-то беспокойство овладевает вами в его доме; даже комфорт вас не радует, и всякий раз, вечером, когда появится перед вами завитый камердинер в голубой ливрее с гербовыми пуговицами и начнет подобострастно стягивать с вас сапоги, вы чувствуете, что если бы вместо его бледной и сухопарой фигуры внезапно предстали перед вами изумительно широкие скулы и невероятно тупой нос молодого дюжего парня, только что взятого барином от сохи, но уже успевшего в десяти местах распороть по швам недавно пожалованный нанковый кафтан, - вы бы обрадовались несказанно и охотно бы подверглись опасности лишиться вместе с сапогом и собственной вашей ноги вплоть до самого вертлюга…

Несмотря на мое нерасположение к Аркадию Павлычу, пришлось мне однажды провести у него ночь. На другой день я рано поутру велел заложить свою коляску, но он не хотел меня отпустить без завтрака на английский манер и повел к себе в кабинет. Вместе с чаем подали нам котлеты, яйца всмятку, масло, мед, сыр и пр. Два камердинера, в чистых белых перчатках, быстро и молча предупреждали наши малейшие желания. Мы сидели на персидском диване. На Аркадии Павлыче были широкие шелковые шаровары, черная бархатная куртка, красивый фее с синей кистью и китайские желтые туфли без задков. Он пил чай, смеялся, рассматривал свои ногти, курил, подкладывал себе подушки под бок и вообще чувствовал себя в отличном расположении духа. Позавтракавши плотно и с видимым удовольствием, Аркадий Павлыч налил себе рюмку красного вина, поднес ее к губам и вдруг нахмурился.

Отчего вино не нагрето? - спросил он довольно резким голосом одного из камердинеров.

Камердинер смешался, остановился как вкопанный и побледнел.

Ведь я тебя спрашиваю, любезный мой? - спокойно продолжал Аркадий Павлыч, не спуская с него глаз.

Несчастный камердинер помялся на месте, покрутил салфеткой и не сказал ни слова. Аркадий Павлыч потупил голову и задумчиво посмотрел на него исподлобья.

Pardon, mon cher, - промолвил он с приятной улыбкой, дружески коснувшись рукой до моего колена, и снова уставился на камердинера. - Ну, ступай, - прибавил он после небольшого молчания, поднял брови и позвонил.

Вошел человек, толстый, смуглый, черноволосый, с низким лбом и совершенно заплывшими глазами.

Насчет Федора… распорядиться, - проговорил Аркадий Павлыч вполголоса и с совершенным самообладанием.

Слушаю-с, - отвечал толстый и вышел.

Voila, mon cher, les desagrements de la campagne, - весело заметил Аркадий Павлыч. - Да куда же вы? Останьтесь, посидите еще немного.

Нет, - отвечал я, - мне пора.

Все на охоту! Ох, уж эти мне охотники! Да вы куда теперь едете?

За сорок верст отсюда, в Рябово.

В Рябово? Ах, Боже мой, да в таком случае я с вами поеду. Рябове всего в пяти верстах от моей Шипиловки, а я таки давно в Шипиловке не бывал: все времени улучить не мог. Вот как кстати пришлось: вы сегодня в Рябове поохотитесь, а вечером ко мне. Се sera charmant. Мы вместе поужинаем, - мы возьмем с собою повара, - вы у меня переночуете. Прекрасно! прекрасно! - прибавил он, не дождавшись моего ответа. C"est arrange… Эй, кто там? Коляску нам велите заложить, да поскорей. Вы в Шипиловке не бывали? Я бы посовестился предложить вам провести ночь в избе моего бурмистра, да вы, я знаю, неприхотливы и в Рябове в сенном бы сарае ночевали… Едем, едем!

И Аркадий Павлыч запел какой-то французский романс.

Ведь вы, может быть, не знаете, - продолжал он, покачиваясь на обеих ногах, - у меня там мужики на оброке. Конституция - что будешь делать? Однако оброк мне платят исправно. Я бы их, признаться, давно на барщину ссадил, да земли мало! Я и так удивляюсь, как они концы с концами сводят. Впрочем, c"est leur affaire. Бурмистр у меня там молодец, une forte tete, государственный человек! Вы увидите… Как, право, это хорошо пришлось!

Записки охотника: Бурмистр

Молодой помещик, гвардейский офицер в отставке, Аркадий Павлыч Пеночкин. У него в поместье много дичи, "дом построен по плану французского архитектора, люди одеты по-английски, обеды задает он отличные, принимает гостей ласково... Он человек рассудительный и положительный, воспитанье получил, как водится, отличное, служил, в высшем обществе потерся, а теперь хозяйством занимается с большим успехом". И внешность у него приятная - небольшого роста, но "весьма недурен", "с его румяных губ и щек так и пышет здоровьем". Он "отлично и со вкусом" одевается; "до чтенья небольшой охотник", но в губернии "считается одним из образованнейших дворян и завиднейших женихов"; "дамы от него без ума и в особенности хвалят его манеры". "Дом у него в порядке необыкновенном".

Но каким образом удается поддерживать этот необыкновенный порядок?

Аркадий Павлыч, по его словам, "строг, но справедлив, о благе поданных своих печется и наказывает их - для их же блага". "С ними надо обращаться как с детьми", полагает он, принимая во внимание их невежество.

Но "странное какое-то беспокойство овладевает вами в его доме".

Вечером завитой камердинер в голубой ливрее подобострастно стягивал с гостя сапоги; утром Аркадий Павлыч, не желая отпустить гостя без завтрака на английский манер, повел его к себе в кабинет. "Вместе с чаем подали нам котлеты, яйца всмятку, масло мед, сыр и пр.. Два камердинера, в чистых белых перчатках, быстро и молча предупреждали наши малейшие желания. Мы сидели на персидском диване. На Аркадии Павлыче были широкие шелковые шаровары, черная бархатная куртка, красивый фес с синей кистью и китайские желтые туфли без задков. Он пил чай, смеялся, рассматривал свои ногти, курил, подкладывал себе подушки под бок и вообще чувствовал себя в отличном расположении духа. Позавтракавши плотно и с видимым удовольствием, Аркадий Павлыч налил себе рюмку красного вина, поднес её к губам и вдруг нахмурился.

Отчего вино не нагрето? - спросил он довольно резким голосом у одного из камердинеров.

Камердинер смешался, остановился, как вкопанный, и побледнел". Отпустив его без лишних слов, барин затем позвонил и вошедшему толстому человеку "с низким лбом и совершенно заплывшими глазами" спокойно приказал:

" - Насчет Федора... распорядиться".

Толстый коротко ответил: "Слушаюсь-с" и вышел.

Чувствуется какая-то четко отработанная система "репрессий" и всеобщий панический страх.

Потом хозяин, узнав, что гость отправляется на охоту в Рябово, заявил, что поедет в Шипиловку, где давно собирался побывать. "Рябово всего в пяти верстах от моей Шипиловки..."

Между прочим, он также упомянул, что бурмистр у него там - "молодец, государственный человек".

На следующий день они выехали.

"При каждом спуске с горы Аркадий Павлыч держал краткую, но сильную речь кучеру, из чего я мог заключить, что мой знакомец порядочный трус". Еще раньше упоминалось; что он "осторожен, как кошка и ни в какую историю замешан отроду не бывал; хотя при случае дать себя знать и робкого человека озадачить и срезать любит". Дворянин, светский человек, умеет притворяться. И какой за этим благопристойным фасадом скрывается отвратительный, трусливый и наглый хам. Надо было все это увидеть в жизни и раскрыть.

И невольно возникает болезненно трудный вопрос. Как тут исполнять христианскую заповедь "Возлюби ближнего своего"? Неприязнь, а не любовь вызывает к себе Аркадий Павлович Пеночкин.

Власть одних людей над другими в той или иной мере... Рабовладелец, затем помещик, затем хозяин, директор, начальник... Сама система способствует нарушению заповедей. Еще шла борьба за очередной шаг вперед - отмену крепостного права. Не каждый помещик способен удержаться от самодурства, и уж тем более, бережно относиться к жизни, достоинству, интересам своих крепостных. Пока люди несовершенны, безнаказанность развращает.

Они приехали в Шипиловку вслед за поваром, который "уже успел распорядиться и предупредить, кого следовало". Бурмистр был в отъезде, в другой деревне. За ним тут же послали. Их встретил староста, (сын бурмистра). Когда ехали по деревне, навстречу попались несколько мужиков, возвращавшихся с гумна. Они пели песни, но испуганно умолкли и сняли шапки, увидев барина.

По селу распространилось "тревожное волнение", почти паника.

Изба бурмистра стояла в стороне от других... Бурмистрова жена встретила их "низкими поклонами и подошла к барской ручке... В сенях, в темном углу стояла старостиха и тоже поклонилась, но к руке подойти не дерзнула...

Вдруг застучала телега и остановилась перед крыльцом: вошел бурмистр.

Этот, по словам Аркадия Павлыча, государственный человек был роста небольшого, плечист, сед и плотен, с красным носом, маленькими голубыми глазами и бородой в виде веера". Он "должно быть, в Перове подгулял: и лицо-то у него отекло порядком, да и вином от него попахивало.

Ах, вы, отцы наши, милостивцы вы наши, - заговорил он нараспев и с таким

умилением на лице, что вот-вот, казалось, слезы брызнут: - насилу-то позволили пожаловать!... Ручку, батюшка, ручку, - прибавил он, уж загодя протягивая губы.

Аркадий Павлыч удовлетворил его желанье.

Ну что брат Софрон, каково у тебя дела идут? - спросил он ласковым голосом.

Ах, вы, отцы наши! - воскликнул Софрон: - да как же им худо идти, делам-то!

Да ведь вы наши отцы, вы милостивцы, деревеньку нашу просветить изволили приездом-то своим, осчастливили по гроб дней!.. Благополучно обстоит все милостью вашей.

Тут Софрон помолчал, поглядел на барина и, как бы снова увлеченный порывом чувства (притом же и хмель брал свое), в другой раз попросил руки и запел пуще прежнего:

Ах, вы, отцы наши, милостивцы... и... уж что! Ей-богу, совсем дураком от радости стал... Ей-богу, смотрю да не верю... Ах, вы отцы наши!.."

Аркадий Петрович глянул на гостя, усмехнулся и спросил по-французски: "Разве это не трогательно?".

На следующий день встали довольно рано. "Явился бурмистр. На нем был синий армяк, подпоясанный красным кушаком. Говорил он гораздо меньше вчерашнего, глядел зорко и пристально в глаза барину, отвечал складно и дельно". Все отправились на гумно. "Мы осмотрели гумно, ригу, овины, сараи, ветряную мельницу, скотный двор, зеленя, конопляники; все было действительно в отличном порядке"... Вернувшись в деревню, пошли смотреть веялку, недавно выписанную из Москвы. Выходя из сарая, они вдруг увидели нечто неожиданное.

Возле грязной лужи стояли на коленях два мужика., молодой и старый, в заплатанных рубахах, босые, подпоясанные веревками. Они очень волновались, часто дышали, наконец старик произнес: "Заступись, государь!" и поклонился до земли.

Оказалось, они жалуются на бурмистра.

" - Батюшка, разорил вконец. Двух сыновей, батюшка, без очереди в рекруты отдал, а теперя и третьего отнимает. Вчера, батюшка, последнюю коровушку со двора свел и хозяйку мою избил - вон его милость (он указал на старосту).

Гм? - произнес Аркадий Павлыч.

Не дай вконец разориться, кормилец.

Господин Пеночкин нахмурился.

Что же это, однако, значит? - спросил он бурмистра вполголоса и с недовольным видом.

Пьяный человек-с, - отвечал бурмистр,... - неработящий. Из недоимки не выходит вот уже пятый год-с...

Софрон Яковлич за меня недоимку взнес, батюшка, - продолжал старик: - вот пятый годочек пошел, как взнес - в кабалу меня и забрал, батюшка, да вот и...

А отчего недоимка за тобой завелась? - грозно спросил господин Пеночкин. (Старик разинул было рот) - знаю я вас, - с запальчивостью продолжал Аркадий Павлыч: - ваше дело пить да на печи лежать, а хороший мужик за вас отвечай.

И грубиян тоже, - ввернул бурмистр в господскую речь.

Ну, уж это само собой разумеется...

Батюшка Аркадий Павлыч, - с отчаяньем заговорил старик: - помилуй, заступись, - какой я грубиян?.. Разоряет вконец, батюшка... последнего вот сыночка... и того... (на желтых и сморщенных глазах старика сверкнула слезинка).

Помилуй, государь, заступись...

Да и не нас одних, - начал было молодой мужик...

Аркадий Павлыч вдруг вспыхнул:

А тебя кто спрашивает, а? Тебя не спрашивают, так ты молчи... Это что такое? Молчать, говорят тебе! Молчать!.. Ах, боже мой! Да это просто бунт. Нет, брат, у меня бунтовать не советую... у меня... (Аркадий Павлыч шагнул вперед, да, вероятно, вспомнил о моем присутствии, отвернулся и положил руки в карманы)..." Он тут же тихим голосом по-французски извинился перед гостем и, сказав просителям: " - я прикажу... хорошо, ступайте", повернулся к ним спиной и ушел. "Просители постояли еще немного на месте, посмотрели друг на друга и поплелись, не оглядываясь, восвояси".

Потом, уже будучи в Рябове и собираясь на охоту, автор "Записок" услышал от знакомого мужика, что Софрон "собака, а не человек", что Шипиловка лишь числится за помещиком, а владеет ею бурмистр, "как своим добром".

" - Крестьяне ему кругом должны; работают на него, словно батраки"...

Выяснилось также, что бурмистр "не одной землей промышляет: и лошадьми промышляет, и скотом, и дегтем, и маслом, и пенькой, и чем-чем. Умен, больно умен, и богат же, бестия! Да вот чем плох - дерется. Зверь - не человек, сказано: собака, пес, как есть пес.

Да что ж они на него не жалуются?

Экста! Барину-то что за нужда! Недоимок не бывает. Так ему что? Да, поди ты, прибавил он после небольшого молчания: - пожалуйся. Нет, он тебя..."

Оказалось, крестьянин, который теперь жаловался барину, в свое время поспорил на сходке с бурмистром. Тот его начал "клевать", отдал его сыновей без очереди в солдаты... "Теперь доедет. Ведь он такой пес, собака".

Среди крестьян шло расслоение, появились в деревнях свои богачи, новые "господа". Софрон груб, необразован. Любя "показуху", прилепил к скотному двору "нечто вроде греческого фронтона и под фронтоном белилами надписал: "Построен вселе Шипиловке в тысяча восем Сод сараковом году. Сей скотный дфор". А уж дети, внуки богача после отмены крепостного права пойдут, вероятно, учиться, начнут размышлять, захотят поглядеть на мир.

Впереди у многих поколений жестокая борьба за блага.

Лишь после долгих страданий, проб и ошибок, поисков, находок обретут дикие люди способность к иным отношениям. Безнаказанность тогда не опасна.

И какой-нибудь дальний, (очень дальний!) потомок бурмистра окажется вполне достойным всеобщей любви, даже восхищения; как и все остальные.

А пока, пока... Заповеди о любви лишь идеал, ориентир? Может быть, в какой-то мере. Но без идеала, ориентира жить нельзя. И нельзя жить без литературы, пробуждающей "чувства добрые", понимание окружающей реальности, ближайших и отдаленных перспектив.

Может быть, единственная возможность пожалеть того же бурмистра - постараться понять обстановку, условия, сделавшие его таким.

Он бы сам ужаснулся, если бы смог взглянуть на себя из другой реальности, с высоты иных, более человеческих понятий.

В рассказе «Бурмистр» (Тургенев) рисуется молодой изящно одетый, с утонченными манерами помещик Пеночкин, который своим гостям проповедует, что с народом надо обращаться, как с детьми, а сам, чуть недоволен мужиком, тычет ему рукою прямо, слегка стиснув зубы и кривя рот. А вот, последуемте за ним, когда он обозревает свои владения. При его появлении в деревне певшие мужики умолкали; по селу распространялось тревожное волнение, даже курицы прятались в подворотню.

Встречает его бурмистр, тип управляющего в крепостное время. Льстив он донельзя: все к ручке барской пригибается. Он докладывает своему барину самый свежий пример своей преданности. Как- то на их земле очутилось мертвое тело, так он перетащил его на чужую землю, поставил караул здесь, а станового задобрил и «отблагодарил». При Софроне (так звали бурмистра) недоимок за мужиками не водится, все в отличном порядке, только лица у мужиков что- то унылы. И объяснение этому в презабавном, по мнению бурмистра, рассказе, как шутник-помещик вразумил лесника своего, выдрав ему около половины бороды в доказательство того, что от порубки лес гуще не вырастет.

Как видите, Софрон думал доставить приятное своему барину, осчастливившему его своим посещением. Но тут же разыгралась сцена, которая сейчас же рассеяла приятное настроение бурмистра и самого помещика. Правда жизни во всей зияющей наготе выступила из-за кажущегося довольства и благополучия деревни и осветила ту массу горя, слез и разорения, которые ведет за собой эта блестящая деятельность неутомимого бурмистра, этого государственного, на взгляд помещика, человека. Пред барином предстали два мужика: старик-отец с сыном в заплатанных рубахах, босые. Они жалуются, что Софрон их замучил. Старик молит помещика: «Дай вздохнуть... Замучены совсем. Разорены вконец». Особенно жестокий обычай был тогда отдавать не в очередь молодых рекрутов. Этой разорительной и жестокой мерой окончательно разбивалось и хозяйство мужика, но часто разбивалось и родительское сердце. Софрон ретиво пользовался этой мерой и уже двух сыновей сдал, теперь вот хочет отнять у него и третьего. А вчера у него со двора свели последнюю коровушку, а хозяйку избили. В ответ на мольбу старика бурмистр назвал его пьяницей, неработящим, а барин всецело становится на сторону своего управляющего. Старик же валяется в ногах у барина, молит о пощаде, о заступничестве, но все мольбы, конечно, напрасны. Владеет, на самом деле, деревней Софрон, а барин только числится. Крестьяне на него работают, как батраки. Молва про него говорит, что он не человек, а пес. И, конечно, заест он теперь старика за его жалобу пред барином.

Деятельность бурмистра много мраку, зла и греха вносила в крестьянскую жизнь. Сам бурмистр, становясь исполнительным органом господской воли, часто в силу тогдашних условий крепостного быта, заслонял собой барина и давил своих же братьев-мужиков.

Рассказ «Бурмистр» Тургенев написал в июле 1847 года. Очерк вошел в известный цикл писателя «Записки охотника».

Главные герои

Рассказчик – помещик, охотник; от его лица ведется повествование в рассказе.

Аркадий Павлыч Пеночкин – молодой помещик, гвардейский офицер в отставке.

Софрон Яковлич – бурмистр в Шипиловке, «был роста небольшого, плечист, сед и плотен» .

Антип – шипиловский мужик, «старик лет шестидесяти» .

Верстах в 15-ти от имения рассказчика жил молодой помещик Аркадий Павлыч Пеночкин. В поместье Пеночкина водилось много дичи, дом был построен по плану французского архитектора, люди одеты «по-английски» , хозяин «задавал отличные обеды» . Аркадий Павлыч получил прекрасное воспитание, ранее служил, а теперь занимался хозяйством. К подданным был, «говоря собственными его словами, строг, но справедлив» . Пеночкин был небольшого роста, «сложен щеголевато» , одевался «отлично и со вкусом» , считался одним из образованнейших дворян и завиднейших женихов губернии. Он не был замешан ни в одну историю, избегал «дурного общества» .

Несмотря на все достоинства Пеночкина, рассказчик ездил к нему неохотно. Как-то рассказчику пришлось провести у Аркадия Павлыча ночь. За завтраком Пеночкин, обнаружив, что вино не нагрето, любезно сказал камердинеру идти, но тут же распорядился наказать слугу за эту оплошность.

После завтрака Пеночкин предложил поехать в принадлежавшую ему Шипиловку. Аркадий Павлыч поделился, что деревенские находятся на оброке и бурмистр там у него молодец – «государственный человек» . На въезде в Шипиловку Пеночкина и рассказчика встретил староста – сын бурмистра. Сам бурмистр отлучился, но должен был скоро вернуться. Когда рассказчик с Пеночкиным ехали через деревню, им встречались поющие песни крестьяне, но при виде помещика все тут же замолкали. «Тревожное волнение видимо распространялось по селу».

Рассказчик с Пеночкиным расположились в доме бурмистра. Софрон, рассказывая о делах в деревне, сообщил, что на их земле нашли мертвое тело. Чтобы избежать разбирательств, бурмистр распорядился его через межу «стащить» на чужую землю. Пеночкину «уловка» Софрона понравилась. Перед сном Аркадий Павлыч поделился с рассказчиком, что «со времени управления Софрона за Шипиловскими крестьянами не водится ни гроша недоимки» .

Утром Пеночкин, рассказчик и Софрон отправились на осмотр деревни. Рассказчик заметил, что «все было действительно в отличном порядке» , но «унылые лица мужиков» вызывали у него «некоторое недоумение» . Во время смотра бурмистр завел с Пеночкиным разговор, что у них мало земли и «прикупить бы не мешало» . Аркадий Павлыч дал согласие приобрести еще на его имя.

Выходя из одного из сараев, рассказчик с Пеночкиным увидели перед собой стоящих на коленях мужиков. Бурмистр сказал, что они из Тоболеевой семьи. Старший мужик, Антип, рассказал, что Софрон их совсем замучил, «разорил вконец» и двух сыновей «без очереди в некруты отдал, а теперя и третьего отнимает» – бурмистр пять лет назад внес за него недоимку и с тех пор взял его в кабалу. Аркадий Павлыч сказал крестьянам ступать, обещая, что разберется, но ничего бурмистру не сказал. «До самого моего отъезда Пеночкин дулся на Софрона».

Через пару часов, будучи уже в другой деревне, рассказчик заговорил со знакомым мужиком Анпадистом о Шипиловских крестьянах. Анпадист сказал, что Шипиловкой на самом деле владеет не Пеночкин, а Софрон: «крестьяне ему кругом должны» , без ведома барина он «промышляет» землей, лошадьми, скотом и много чем еще. «Умен, больно умен, и богат же, бестия!» «Зверь – не человек». Антип же как-то повздорил с бурмистром, за что Софрон на него и обозлился.

Заключение

В рассказе «Бурмистр» Тургенев затрагивает тему крепостничества в России, проблему равнодушия помещиков к тяготам жизни крестьян и лицемерия помещиков. Очерк написан в традициях литературного направления реализм.